Дэвид Харви
Состояние постмодерна: исследование истоков культурных изменений
пер. Проценко Николай, Издательский Дом ВШЭ, 2021 (Отрывок)
Поскольку перед нами исторический переход, по-прежнему далёкий от своего завершения и, в любом случае, подобно фордизму, определённо частичный в ряде важных отношений, мы сталкиваемся с рядом теоретических проблем. Возможно ли теоретическое постижение логики, если нет самой необходимости этого перехода? В какой степени прошлые и настоящие теоретические формулировки динамики капитализма необходимо модифицировать в свете радикальных реорганизаций и реструктуризаций, которые происходят и в производительных силах, и в социальных отношениях? И можно ли убедительно представить существующий режим накопления таким образом, чтобы найти какое-то решение вопроса о направлении и последствиях того, что представляется развёртывающейся прямо на наших глазах революцией?
Переход от фордизма к гибкому накоплению действительно создал серьёзные сложности для теорий любого типа. Кейнсианцы, монетаристы, неоклассические теоретики неустойчивого рыночного равновесия, похоже, сбиты с толку не меньше остальных. Рассматриваемый переход также создал значительные проблемы для марксистов. Столкнувшись с подобными сложностями, многие комментаторы отказались от какихлибо претензий на теорию и просто обратились к погоне за данными, чтобы идти в ногу с быстрыми сдвигами. Однако и здесь возникают проблемы: какие данные являются ключевыми индикаторами, а не случайными рядами? Согласие достигнуто лишь по единственному пункту: начиная примерно с 1970 г. изменилось нечто важное в самом способе функционирования капитализма.
Первая сложность заключается в том, чтобы попытаться обособить природу наблюдаемых нами изменений. Первое из них, достаточно хвалебное описание нового капитализма в книге Уильяма Халала, акцентирует позитивные и освобождающие элементы нового предпринимательства. Второе приводят Скотт Лэш и Джон Урри, и оно подчёркивает факторы властных отношений и политики применительно к экономике и культуре . Третье, отличающееся бóльшими подробностями относительно трансформаций технологий и трудового процесса, даёт Эрик Свингедо; кроме того, это описание содержит оценку того, каким образом изменились режим накопления и его способы регуляции. Разумеется, в каждом случае приведённые противопоставления используются в качестве дидактического инструмента, подчёркивающего отличия, а не моменты преемственности; причём никто из названных авторов не утверждает, что реальная картина где-либо столь же соответствует шаблонам, как предполагают данные схемы. Однако эти схемы сигнализируют о ряде пересечений, а также о некоторых отличиях, являющихся показательными, поскольку за ними находятся совершенно разные причинно-следственные механизмы. Халал оказывается ближе к теории Й. Шумпетера о предпринимательских инновациях как движущей силе капитализма и склонен интерпретировать фордизм и кейнсианство в качестве неудачных интерлюдий в процессе капиталистического прогресса. Лэш и Урри рассматривают данную эволюцию отчасти как коллапс материальных условий для мощной коллективной политики рабочего класса и стремятся оценить экономические, культурные и политические истоки этого коллапса. Самим использованием терминов «организованный» и «дезорганизованный» для характеристики перехода они акцентируют в большей степени дезинтеграцию, нежели связность современного капитализма, и тем самым избегают прямого рассмотрения возможности перехода в режиме накопления. Свингедо, подчёркивая изменения в способе производства и промышленной организации, помещает этот переход в рамки мейнстрима марксистской политической экономии, при этом явно перенимая язык школы регулирования.
Мне ближе интерпретация Свингедо, но если язык школы регулирования сохранился в ней лучше, чем в других, то произошло это, как я подозреваю, в силу более прагматичной ориентации. Внутри самой школы регулирования не предпринимается (или их почти нет) попыток представить какое-либо детальное понимание механизма и логики рассматриваемого перехода, и в этом видится серьёзное упущение. Чтобы заполнить этот разрыв, требуется вернуться к истокам и рассмотреть логику капитализма в целом. В этом случае, конечно же, не обойтись без К. Маркса, который построил общую теорию капитализма, проанализировав эту формацию в условиях в широком смысле конкурентного и основанного на принципе laissez-faire способа регулирования, существовавшего в Великобритании в середине XIX века. Обратимся поэтому к марксовым «неизменным элементам и отношениям» капиталистического способа производства и рассмотрим, в какой степени они вездесущи, несмотря на поздние наслоения пустословия и эфемерности, фрагментирование и нарушение взаимосвязей, столь характерные для сегодняшней политической экономии.
Поскольку гибкое накопление всё же является некоей формой капитализма, можно ожидать, что нам предстоит принять в расчёт ряд базовых допущений. Ранее я уже пытался резюмировать эти допущения, поэтому просто приведу некоторые наиболее значимые элементы аргументации, представленной в моей книге «The Limits to Capital» («Пределы капитала»). В частности, сошлюсь на три базовые характеристики любого капиталистического способа производства: — капитализм ориентирован на рост, устойчивые темпы которого принципиальны для здоровья капиталистической экономической системы, поскольку лишь рост гарантирует прибыли и поддерживает накопление капитала. Это подразумевает, что капитализму приходится готовить почву для производства и роста реальных ценностей, а затем фактически добиваться их расширения, вне зависимости от того, какие это повлечёт политические, геополитические или экологические последствия. В той мере, в какой это достоинство проистекает из необходимости, оно является краеугольным камнем капиталистической идеологии, согласно которой рост есть неизбежность и благо. Кризис же в таком случае определяется как отсутствие роста;— прирост реальных ценностей основан на эксплуатации живого труда в производстве. Это не, значит, что труду достаётся мало; скорее, рост всегда обусловлен разрывом между тем, что получает труд, и тем, что он создаёт. А из этого следует, что контроль над трудом (как в процессе производства, так и на рынках сбыта) принципиально важен для максимально долгого сохранения капитализма. Одним словом, капитализм основан на классовых отношениях между капиталом и трудом. Поскольку трудовой контроль принципиален для капиталистической прибыли, динамика классовой борьбы вокруг контроля над трудом и рыночной заработной платой также является фундаментальной для траектории капиталистического развития; — капитализму неизбежно присуща технологическая и организационная динамика. Так происходит отчасти потому, что принудительные законы конкуренции толкают отдельных капиталистов на опережающие инновации в поисках прибыли. Однако организационные и технологические изменения играют ключевую роль и в модификации динамики классовой борьбы, разворачивающейся с двух направлений — из сфер рынков труда и трудового контроля. Кроме того, если трудовой контроль принципиален для производства прибылей и становится более масштабным и определяющим способ регулирования, то в таком случае технологические и организационные инновации в регуляторной системе (такие, как государственный аппарат, политические системы инкорпорации и репрезентации и т. д.) оказываются ключевым моментом для продолжения существования капитализма. Идеология, согласно которой «прогресс» — неизбежность и благо, отчасти проистекает из этой необходимости. Марксу удалось показать, что эти три необходимых условия капиталистического способа производства были некогерентными и противоречивыми, а следовательно, динамика капитализма неизбежно подвержена кризисам.
Вопрос на понимание (Политология) (5 баллов)
«Халал оказывается ближе к теории Й. Шумпетера о предпринимательских инновациях как движущей силе капитализма и склонен интерпретировать фордизм и кейнсианство в качестве неудачных интерлюдий в процессе капиталистического прогресса».
Как Й. Шумпетер связывал предпринимательство, рынок и политику? Какой критерий демократии, по мнению Й. Шумпетера, можно считать ключевым?
Для Й.Шумпетера политика — это рынок, на котором политики борются за голоса избирателей. Он отрицал наличие у народа определенного и рационального мнения по всем политическим вопросам, и лишь народ может служить средством избрания «людей, способных принимать решения».
Ключевым критерием демократии для Й.Шумпетера является свободная политическая конкуренция. Демократия должна пониматься как политический метод, позволяющий народу периодически делать выбор между различными элитами. Таким образом, “конкуренция элит” оказывается наиболее приемлемой формой демократии.